Теннисные мячи для профессионалов - Страница 16

— Пока ничего?

— Нет, — отозвался Ниязов. — Готовимся к следующему этапу…

Следующим были автоматические камеры хранения, ячейки-автоматы. Все шесть тысяч. На каждой следовало удалить контрольный винт, ключом-«вездеходом» захватить изнутри невидимый снаружи рычаг запорного устройства.

— Вещественных доказательств почти нет, — по пути в отдел Бахметьев подытожил результаты осмотра. — Никаких документов, никаких личных вещей… Новый костюм… — Бахметьев на ходу провел по лицу платком. — Карманы, кроме заднего брючного, заклеены пленкой

Эксперт-криминалист, следуя занудливой дотошности, не мог не уточнить:

— Фирма «Аро, Вест-Берлин». Размер 50А.

— В каком-то магазине получили же эти костюмы… — Бахметьев как бывший работник ОБХСС привычно делал ставку на бухгалтерские документы, накладные; Денисов вздохнул. — Ничего, найдем! Человек не иголка! — Это было его любимое, по сути своей, программное заявление.

Подошел Сабодаш. Ему удалось вырваться из дежурной части, чтобы доложить Бахметьеву не по рации, лично:

— Звонил Кравцов. Он разговаривал со звенигородским дежурным, который ездил к Окуневым. Им ничего не известно, обещали минут через тридцать собраться, выехать в Москву. Кравцов перехватит их по дороге.

— Надо будет завезти в Лефортовский морг, предъявить труп на опознание.

— Понял, — кивнул Сабодаш.

— Окуневы предполагают, кто мог приезжать?

— Нет.

— Кого-нибудь ждали на этих днях?

— Кравцов спрашивал. Нет. Окунев — доцент, заслуженный врач. Много учеников, друзей. Можно думать на любого.

— Дождемся результатов опознания. А что домработница?

— Окуневых? Тоже едет сюда.

— Припоминает, кто ей звонил?

— Говорили с ней. «Никто не был, никто не звонил». «Телефон и адрес Сазоновых никому не давала, никто не просил».

— В общем, о пострадавшем по-прежнему ничего не известно. Так? — Бахметьев обернулся к следователю.

Денисов пошел один, привычно присматриваясь к перрону.

У багажного отделения под арку осаживала машина с мусоросборниками. На одном Денисов увидел дату мелом и отметку — «8 пл.».

«Восьмая платформа…»

Мусоросборники с пометками, где каждый из них находился в ночь происшествия, перевозили на задний двор.

IV. ЛИСТЬЯ ИРИСА

Первую ночь в Коктебеле Денисов провел беспокойно. Проснувшись затемно, включил свет. Сразу взялся за рукопись. Ему все казалось, что между строк о несчастной любви скрыто главное — обстоятельства и причины происшедшего.

«Ты настояла — покидаю Туву раньше срока. Сумки уложены. Я, как приговоренный к казни — наступает минута, когда он смиряется с участью. Не колотит в дверь, не просит бумаги, чернила. Не плачет, не кричит о невиновности. Он принял судьбу, сломлен, исчерпал свои силы, согласен исповедоваться… Я боролся каждый час. Ты не изменила решения. Утром я пройду мимо теннисного корта, мимо твоих окон… Может, кто-то из мужчин когда-то обидел тебя и ты мстишь?!»

«Тут же на берегу Анастасия, наконец, целует меня. Завтра я уезжаю. Я получаю маленькую порцию любви -то, что было бы мне наградой в первый день. Я даже испытываю неловкость за то, что не очень благодарен! Мы проводим вместе весь день. Говорим. Вечером сидим у моря. «Мы, как в 19 лет, Ланц. Потерпи дорогой. Не торопи. Старые ценности приходят ко мне. Я люблю тебя сегодня…» Даже теперь она говорит — «сегодня». Иду собираться. «Хорошо, что ты едешь. Я должна побыть одна». Она возвращается в дом с кипарисами у подъезда…»

«Беда, что кипарисы у каждого дома», — Денисов отодвинул рукопись.

Когда он спустился к пляжу, на море стоял полный штиль.

«Трудно рассчитывать на успех, — подумал Денисов, -когда ничего не знаешь о человеке, кроме того, что он мертв, имени, которое он сам себе придумал, и того, что вырос в неполной семье работника системы коммунального хозяйства… «В детстве посещал детсад горкомхоза…»

Доплыв до буя, Денисов повернул назад.

Занимавшиеся гимнастикой копировали друг друга; высокий, в очках, блондин, не двигаясь, по-страусиному, стоял на одной ноге.

Было рано. Монолит превращенного в заповедник Карадага был испещрен бороздами. Высоко виднелась выгоревшая соломенная проплешина. Денисов несколько минут не думал о деле, глядя перед собой. Три основные краски формировали цвет воды — голубоватая — от прозрачного мелководья, темно-синяя — дань многометровой глубине и близкая к коричневой — свидетельствовавшая о близости водорослей.

Поговорить с Москвой из кабинета начальника коктебельской милиции накануне не удалось — была повреждена линия; впрочем, Денисов был уверен: если бы он понадобился Бахметьеву, тот изыскал бы способ с ним связаться.

Оставалось полагать, что ничего нового за сутки в Москве не произошло; и задание, с которым он прилетел в Коктебель, не утратило силу:

«…Установишь личность «Ланца»; биографические данные, образ жизни, материальное положение; родственные, дружеские, интимные связи и т. д. и т. д…»

За вопросами первого, общего круга шли целенаправленные, придирчиво сформулированные Королевским. Одним из них был — «Наличие у «Ланца» пистолета «фабрик… д'армес… де гуерра де гранде… пума» и так далее.

«Иначе говоря: заметил ли кто-нибудь в Коктебеле пистолет определенной марки у человека, которого вообще никто не видел…»

Денисов вздохнул, стал одеваться.

— Лежак вам не нужен? — Женщина с золотым крестиком на шее и коричневой помадой на губах отвлекла его. -Извините, вы, кажется, задумались… — Она смотрела внимательнее, чем следовало при пустяшной просьбе.