Теннисные мячи для профессионалов - Страница 3

«Господи!…» — сказала она внятно. Ей тяжело со мной, хотя при этом она ни разу не сорвалась, не упрекнула. Только не берет за руку, отодвигается, когда касаюсь ее. И снова: «Не целую, не беру за руку. Значит, не могу. Не это главное. Решай, как тебе легче. И не рассказывай о своем комплексе. Самоуничижение паче гордыни».

«Она пришла, села рядом. Тихо. Темно. «Почему ты просишь, чтобы я уехал?» — «Боюсь поссориться. Ты не выдержишь, Ланц. Я люблю тебя. Сегодня. У меня никого нет. Был муж, теперь ты. Может, даже ты любишь меня сильнее, чем он!» И так каждый вечер… Ушла раньше, хотела поспать перед теннисом».

«Анастасия! Такою я всегда представлял себе женщину, с которой проживу всю жизнь. Поэтому я полюбил ее в первый же час…»

Денисов отложил рукопись. По другую сторону бухты поднимался скалистый монолит, там был заповедник. В красках Карадага преобладали густые желтые тона.

Ночной перелет из Москвы в Крым давал о себе знать. Денисов представил вдруг полутемную площадь и освещенный аэровокзал в Симферополе, снующие в ожидании регистрации пассажиры, не спящие под утро дети; ночной южный базарчик — астры, гладиолусы, персики…

Воздушной милиции было не до коллег — Денисов сразу понял: задержка рейсов, дел невпроворот. В третьем часу с «леваком» добрался до Феодосии, к автовокзалу. Часа через полтора пустым автобусом в Планерское…

Он вернулся к рукописи. Тот, кто называл себя «Ланцем», писал:

«…За первые четыре дня я узнал больше, чем за все предыдущее наше знакомство, увидел рифы, о которых не подозревал. Началось с профессора, специалиста по исландской литературе, и его очаровательных аспирантов, которые сразу же потеряли от нее головы. Еще — сын известного поэта. Кинодраматург. Очаровательная женщина — критик детектива — выбрала ее своим партнером по теннису. Я почувствовал себя бесцветным и таким ненужным».

«Кажется, что все быстро идет к разрыву. Не о чем говорить, ничто не связывает. После ужина она рано уходит спать. Я приношу ей второе одеяло. В ее жизни для меня нет места. Мои разговоры — продолжение, в сущности, одной и той же надоевшей темы — когда, почему и как она охладела ко мне. Из Печорина я быстро превращаюсь в Грушницкого…»

На тропинке послышались голоса — к могиле поднимался целый отряд, человек не менее тридцати. Экскурсия. Женщина, первая вступившая на вершину, задохнулась от подъема, сделала шаг, чтоб оказаться дальше от кручи.

Денисов оставил рукопись. Утро и этот первый день, казалось, не знали конца.

С автостанции в Коктебеле он первым делом отправился разыскивать коллег.

Отделение милиции в Коктебеле помещалось в одноэтажном сумрачном здании, в центре поселка. Перед входом белели стены недостроенного помещения — новая дежурка с металлической клеткой-сейфом для оружия. Судя по отсутствию строительного мусора, возведение дежурки продолжалось с перерывами, «хозяйственным способом», уже давно.

Внутри было тихо, никто его не ждал, до прихода руководства заходить было бесполезно. Денисов постоял, разглядывая фотографии разыскиваемых Крымским областным управлением. Вор. Убийца. Расхититель. У расхитителя было пухлое лицо, толстые губы, он обвинялся в растрате в особо крупных размерах.

Денисов прошел на берег. На рассвете пляжи были чисты, открыты. Прежде чем что-либо предпринять, Денисов предпочел выспаться; лег, подстелив куртку на деревянный топчан. Проснулся уже около семи. По набережной прошла поливальная машина, появились первые любители бега.

В отделении милиции, у входа, за низкой перегородкой, рядом с дежурным сидела женщина в халате, в платке, что-то писала. Когда Денисов вошел, женщина нагнула голову, натянула платок, скрывая, видимо, синяк или синяки — следы побоя.

Дежурный — старший лейтенант — взял у Денисова удостоверение, быстро вернул:

— Начальник уехал в Судак. В райотдел.

— Вернется?

— Лымарь? После обеда. Или к вечеру.

— Заместитель?

— Старший опер здесь. Пашенин. Ваш коллега. — Дежурный показал на дверь по другую сторону небольшой дежурки.

Старший оперуполномоченный оказался сверстником -рыжеватым, с веснушчатым длинным лицом; особого интереса к коллеге он не проявил — факт, который Денисова скорее удивил, чем расстроил: первый раз у него не сложились отношения с коллегой.

Пашенин молча вернул удостоверение, кивнул, когда Денисов сказал по поводу устройства.

— Постараемся. — У него был негромкий глуховатый басок.

— Телекс наш получили? Из транспортной милиции.

— Был.

— Как у вас? Тихо?

— Держимся. — Он замолчал.

Разговора не получилось, Денисов так и остался стоять, куртку он держал в руке — жестко перехватив у воротника.

Хотел спросить о горе Волошина, но раздумал:

— Зайду позже.

Сверстник важно кивнул.

— Мне нужно оставить сумку. Оружие.

— Дежурный положит в сейф.

Будильник в кармане коротко пискнул. Денисов взглянул на часы, на бухту. Пора было спускаться

Голосов на тропинке больше слышно не было. Поднявшиеся к могиле стояли под ложной оливой лицом к морю.

Денисов заглянул в рукопись скорее по привычке:

«О чем ты сейчас думаешь?» — спрашиваем мы каждую минуту друг друга, как дети. «Мне страшно, что все кончится! — сказала она однажды. — Не бросай меня! Я знаю: у меня ужасный характер! Я тяжелая ноша!» Я вспоминаю Отчий дом, сердечность и постоянную теплоту наших отношений! Возможно, настанет день, когда на ее — «Я люблю тебя сегодня!» я смогу ответить: «Я люблю тебя вчера!»