Теннисные мячи для профессионалов - Страница 46

— Что с другими поручениями?

— Родственник Роша — Николай… Сутыгин — сосед по номеру, соседи по столовой… Ответы еще не пришли. Как будут — сразу сообщу… Интересно, что дадут допросы? Все-таки ближайшее окружение Волынцева!

Денисов не ждал ничего особенного из Харькова.

— От знакомых и родственников вряд ли удастся узнать больше, чем содержится в рукописи!

Об этом свидетельствовала предосторожность, с какой Волынцевым направлялась корреспонденция в Дом творчества на имя Настасьевой, весь характер взаимоотношений в Коктебеле.

«Анастасия и Ланц! Пуще всего он боялся ее скомпрометировать. Их отношения едва ли предполагались даже самыми близкими! Даже Ведой и ее мужем!»

Из дежурки донеслись голоса, несколько женщин громко пререкались с дежурным.

— Гадалки?

— Не знаю, что делать. Целый табор. Того и гляди, дежурку разнесут.

Набившиеся в кабинет женщины повели себя шумно. Каждая кричала свое. Грудные дети заревели все разом, матери, крича, тут же принялись их кормить и успокаивать. Прием был проверенный, старый, как мир; никто не в состоянии был выдержать и нескольких минут массированного натиска. Это была игра. И цыганки, и Лымарь об этом знали.

Денисов собрался идти, но сначала следовало освободить Лымаря. Денисов знал, как это делается.

Женщины продолжали неистовстовать, на Денисова никто не обращал внимания.

— За что штраф, начальник! За что?! Майор!…

Все громко обменивались по-цыгански.

Денисов поднялся, выбрал одну из цыганок, кричавшую больше других, поманил пальцем.

— Сыр тут кхарна? Про лав? — Спрашивать следовало очень серьезно и как можно спокойнее: — «Как тебя зовут? — Он опустошил свои знания ровно наполовину. — По имени?»

— Мария…

Она опешила. Вопрос Денисова произвел впечатление разорвавшейся бомбы: пока они кричали, в кабинете сидел человек, знающий цыганский! Все слышал.

Даже Лымарь был ошеломлен.

Так продолжалось минуту, Денисов уже знал, что за этим последует.

Оправившись от шока, женщины оставили Лымаря, кинулись к нему, забросали вопросами, просьбами: он был «свой». «Обязан помочь!» Денисов не понимал ни слова.

Для этой стадии он берег вторую, и последнюю, известную ему фразу.

— Дедума гаджиканес! — Он пожал плечами, как бы извиняясь, показал на Лымаря. «Говорите по-русски…» Было ясно: в присутствии сослуживца ему не совсем удобно пользоваться языком, которого тот не знает. — Главное, давайте спокойнее.

Сам он отнюдь не был спокоен, поэтому, уходя из дежурной части, взял сданный по приезде в Коктебель пистолет.

Не спеша вернулся он к себе. В калитке бабуся-сторожиха приветствовала его как знакомого: на этот раз она дежурила со стороны набережной:

— Седни ходы, бо заутру не пушшу! Срок кончился!

Денисов только улыбнулся.

«Спокойствие, как перед экзаменом, — подумал он, — когда известно, что ничего не знаешь, а учить поздно! Будет как будет…»

Денисов продолжал жить в домике один, вторая — стоявшая углом к первой — кровать все дни оставалась свободной.

Он лег, намереваясь выспаться, обычно это всегда удавалось, если предстояло что-то серьезное и значительное, как сегодня. Но тут его словно заколодило. Он вспомнил Ширяеву, взгляд, искавший кого-то на писательском пляже.

«Их отношения продолжались. Остались такими же сложными. Странный тупик, в который люди сами себя загнали… — Денисов удивился, как это раньше не пришло в голову. — Они должны были встретиться в Коктебеле! Ширяева недоумевает: что произошло? Почему его нет?! Ей тяжело: никому не может открыться…»

Догадка вряд ли могла помочь расследованию. Но только на первый взгляд!

«А если его и убили именно потому, что он собирался на эти дни в Коктебель!…»

Ни Веда, ни Ширяева, ни компания, ходившая с ними, в столовую не явились, приборы их остались нетронутыми.

Денисов снова вернулся к себе. Несколько раз, не раздеваясь, ложился, выключал свет. Снова зажигал лампу, брал рукопись.

«Молодой парень, которого Ланц выследил ночью… Как он струхнул, когда Ланц подошел к его машине! Какое объяснение он дал своему ночному посещению дачи Роша! Племянник! — Денисов поглядел на часы: было уже темно, но все еще достаточно рано. К ночи волнение моря усилилось. Глухие удары настигали берег быстро и часто. Не оттого ли волновались стрекозы?! — Он явно нездешний… Но и не москвич, хотя каким-то образом связан с московским вокзалом…»

Когда Денисов вышел на набережную, там оставались последние отдыхающие. Гул моря был протяжным. От неярких светильников к разбушевавшейся воде скользили тени. В черноте таял конец узкого причала для прогулочных катеров. Ни Карадага, ни звезд видно не было.

Мимо Дома-музея Волошина Денисов двинулся в направлении пансионата и турбазы. Тротуары были пусты, ветер гнал обрывок газеты — Денисов не поспевал за ним. Пляжные постройки отрезала чернота, свет и тень казались четко разграниченными.

На скамейке в конце набережной Денисов увидел незнакомого мужчину и мальчика, они молча жестикулировали. Когда Денисов проходил мимо, мужчина спросил:

— Скажите, пожалуйста, сколько времени? — Глухонемым оказался только мальчик.

Между набережной и автокемпингом Денисову никто больше не встретился. В темноте море звучало глуше и яростнее.

Между машин и палаток Денисов прошел к административному домику — палаточный лагерь был тих, хотя не спал. В палатках горели огни, призрачные тени касались матерчатых стен.